Переводчик: /Melissa/
Автор: Bibliotecaria_D
Бета: Levian
Размер: миди, 6711 слов в оригинале
Оригинал: “Like A Virgin (Technically)”, https://archiveofourown.org/works/3443828, запрос отправлен
Пейринг/Персонажи: Брейкдаун, Вортекс, Мираж, Оптимус Прайм, Персептор, Праул, Рэтчет, Уилджек, другие автоботы и десептиконы
Вселенная: G1
Категория: слэш
Жанр: юмор
Рейтинг: R – NC-17
Краткое содержание: Медицинская необходимость? Религиозная жертва? Да хоть переглюк Матрицы! Так или иначе до утра в одном отсеке будут заперты два девственника.
Примечание переводчика: Перевод с английского. Сохранена особенность автора не прописывать в шапках пейринги, а давать лишь имена персонажей. В тексте присутствует пейринговое взаимодействие, и не одно. Имена персонажей указаны в алфавитном порядке.
читать дальше
Глава 1
— Подумать не мог, что буду созывать собрание по такому поводу. А ты думал, что станем такое обсуждать? — пробормотал Праул Айронхайду и, не дождавшись ответа, продолжил: — Я вовсе не обязан устраивать официальное совещание ради такого абсурда. В моей должностной инструкции нет ничего подобного!.. Я бы точно запомнил.
Другие офицеры лишь промолчали. Подобная сфера и правда не входила ни в чью должностную инструкцию, разве что Рэтчет — после краткого обозначения проблемы и последовавшего полного ужаса и беспомощности взгляда со стороны Праула — как Глава Медицинской службы принял ответственность на себя. Тактик привык проводить встречи командного состава по поводу всевозможных глупостей человеческого вида, но, стоило на самую малость посвятить его в древние религиозные обряды их родины, вмиг забыл, как держать бразды правления. Несомненно, обязанность по созыву встреч лежала на его плечах и без полного кворума было не обойтись. Однако конкретная тема ставила его в тупик. В отличие от войны религия упорядочиванию не поддавалась, а окружающие невероятно… оскорблялись, когда он якобы всё портил, подходя к сакральным вопросам с мирскими методами. Так что началось всё с зыбкой почвы сомнений, кого вызвать обязательно, кого вызвать вообще и кого точно исключить.
И, просто на всякий случай, он взял и созвал всех. Ну не совсем всех-всех, но обладатели офицерских званий, желающие присоединиться — а также те, кто во время составления списка оказался под дверями кабинета Праула, — были настоятельно препровождены в зал совещаний с наказом сидеть и слушать, потому что, да, это важно.
Из-за явного непонимания происходящего на лице Санстрикера сменялись выражения одно мрачнее другого. Он присел у дальнего конца стола на самый краешек стула, словно ждал, что собравшиеся офицеры вот-вот вынесут ему приговор. На коленях он всё так же держал сломанный реактивный ранец брата. Рядом устроился, до сих пор с энергонным пайком в руке, Мираж, однако для аристократа будто ничего удивительного не было в том, что Праул схватил его и приволок на сумбурно организованную встречу, и вообще он каждый день только того и ждёт. Безмятежно откинувшись на спинку стула, он словно приглашал офицеров тоже немного подкрепиться.
Сидевший во главе стола Праул так и продолжал вполголоса высказывать своё мнение о цели сбора. Одной рукой он закрывал оптику, второй — стискивал датапад с повесткой дня. Сочленения пальцев трещали, но выпустить его Праул не мог. Как и Бластер, он не мог поднять взгляда на собравшихся мехов. Бластер пялился в стол — Праул прятался за безопасностью ладони.
Совещание официально началось без единой попытки соблюсти формальности.
— Скажи им, — пробормотал Праул из-за ладони. — Расскажи им то, что рассказал мне. Я повторять это не буду. Мне столько не платят. — Голос понизился до еле слышного бормотания, и последнюю фразу услышал один Айронхайд.
Рэтчет пару раз моргнул и сказал:
— Полагаю, мой выход.
Однако, поднявшись, он засомневался, подать ли суть дела максимально деликатно или максимально информативно. Ничего засекреченного обсуждать не планировалось, однако большинство мехов не любило углубляться в детали конкретно этой темы. Личная жизнь их религиозного лидера именно что личная. И уважать чужую личную жизнь — банальная вежливость.
В итоге он решился на компромисс. Не было особого смысла утаивать важную, опасную для здоровья ситуацию. Да будто ему самому хоть за что-то доплачивали! Ну-ну. Тонуть — так вместе. Он был в курсе всего, потому что ответственность за здоровье Прайма целиком лежала на Главе Медицинской службы. Здоровье Прайма включало и его психическое здоровье. На искру и разум Прайма сильно влияла Матрица. Забота о Прайме, по умолчанию, привела к тому, что Рэтчет — исключительно из-за слишком глубокого проникновения Матрицы во все системы Оптимуса — знал до шлака много в религиозных таинствах.
Сама же Матрица являлась не просто Матрицей лидерства автоботов, она была Матрицей созидания. Таким образом, почти с самого начала, военная структура автоботов стала теократией. Пусть войска, скорее всего, и последовали бы за Оптимусом, даже не будь тот истинным Праймом, главой армии он стал далеко не только благодаря харизме, умению вдохновлять и высокоморальности. Среди автоботов хватало скептично настроенных и апатичных мехов, но ни одного атеиста среди них не было. Разве что диноботы шли наперекор дарованному Праймасом праву руководить, но диноботы, как ни крути, оставались извращением естественного цикла кибертронской жизни. Никто внимания не обращал на их языческие представления о том, что пост надо заслужить. «Доказывать» право командовать другими, пф-ф-ф, что за глупость. Они тут кто — десептиконы?
Командование армией, однако, оставалось для Праймов нетипичным, исконно и всегда главный долг Прайма лежал в области религии. Праул успешно избегал глубокого погружения в причины праймовских сакральных потребностей, полагая, что пометка «Обусловлено индивидуальными особенностями» от Медицинского сектора не требует разъяснений. Рэтчет сообщал, что нужно принять командование; Оптимус ненадолго переходил под врачебное попечение, а Праул пребывал в блаженном неведении, пока уединение лидера не прекращалось. Прайм возвращался и брал управление на себя, и всё шло своим чередом.
Видите, да? Очень организованно, ни капли эзотерики. Вот так должно быть. Праул с лёгкостью подстраивался под недолгие периоды уединения Оптимуса Прайма, даже научился распознавать признаки, предшествующие медицинскому карантину (разумеется, такому, который не обоснован ранением). Время от времени их бесценного лидера одолевало неясное уныние, которое перетекало во вспыльчивость, раздражительность и тягу к физическому применению силы даже против собратьев-автоботов. Праул полагал, что всему причиной груз ошибок или, возможно, подавленное чувство вины или злобы на долгий ход войны, но отправка Прайма на линию боёв только повышала риски и ничем тому не помогала. И именно поэтому проблемой занимался Медицинский сектор.
До того, как им занялись медики, автоботы просто позволяли дурному настроению Прайма проходить своим чередом. И в начале войны даже были случаи рукоприкладства. Тогда Праул ещё не поднялся в чине, чтобы быть тому свидетелем, но Рэтчет был. Он лично видел, как Оптимус Прайм беспощадно набрасывался на ближайших из его товарищей и, будто что-то бездумно искал, разрывал в порыве ярости их корпуса. А потом вина за содеянное практически сокрушала и Прайма.
Срывание злобы на десептиконах в такие периоды не помогало. Под ударами Оптимуса всё равно оказывались его друзья.
Об этом поведал Рэтчет полному столу притихших автоботов, но не стал рассказывать о молитвах, экспериментах, психологическом восстановлении, которые суммарно привели к пониманию корня проблемы. В перепадах настроения Оптимуса виновна была Матрица. В нападениях на автоботов виновата была тоже она. Некая точка схода между интенсивностью физических нагрузок и уровнем дружеской приязни перезапускала Матрицу и вновь создавала некую связь между нею, избранным носителем и Праймасом. Только так могли объяснить механизм Рэтчет и целая толпа причастных специалистов.
Рэтчет также не стал сообщать собравшимся об ужасающе неэтичных поисках максимально эффективного решения. Никто не хотел ассоциировать Создателя с жестокостью. Нападение на друзей выглядело кардинальной противоположностью той физической активности, которая могла перещёлкнуть Матрицу. Рабочая теория тех времён звучала так: Матрица и Праймас желают видеть их Прайма искренне любимым, окружённым почитателями и вовлечённым во все сферы жизни его подопечных. Если Оптимус Прайм при первых признаках воздействия Матрицы станет активнее в интимной сфере, добавленные физическая активность и эмоциональная близость теоретически быстрее ту перезагрузят.
Оптимусу подобная теория понравилась, и большинству автоботов она тоже очень даже понравилась. В конце концов, когда-то давно, до обретения Праймовства, Оптимус трудился в доках, а об интимной близости в рабочих зонах легко договаривались парой непристойных выкриков через толпу. Он был более чем счастлив вернуть привычное положение вещей, а наполнявшие ряды фракции рабочие мехи с радостью приняли дружелюбную, любвеобильную манеру их лидера.
И такое даже сработало, почти. Прямолинейная добавка физической активности и близости успокоила Прайма и привела к намного меньшей угнетённости, но оказалась полумерой. Раздражительность и беспокойный поиск снизили интенсивность — и не прекратились. Они проявлялись вновь и вновь, а вместе с ними и непредсказуемые вспышки жестокости, от которых интерфейс не помогал. Медики что-то недодумали.
Случайность, мимолётная встреча швырнули лекарство прямо Рэтчету в руки. Щедрый и утопающий в тактильном гедонизме Оптимус сотрясал платформы всех, кто отвечал ему взаимностью, и вдруг всё просто… закончилось. Он удовольствия ради интерфейсился с половиной армии, но тревожный поиск оборвался, сомнительные повадки полностью исчезли и сменились его нормальным миролюбивым величием.
Медицинский сектор вцепился в ту пачку любовников из последней ночи, провёл смущающе подробный допрос каждого из них и, как итог, сформулировал новую, выведенную из первой теорию. Её проверка затребовала более тщательного планирования и стала для всех намного более неловкой. Оптимус Прайм, как ни удивительно, лишь мрачно смирился перед неизбежностью повторения.
— Таков мой долг как Прайма. Я доверяю Праймасу вести меня по правильному пути. И лучше так, чем потерять над собой контроль и врезать кому-нибудь в полную силу, — сказал он тогда Рэтчету. — По крайней мере, я могу это понять. Интерфейс — один из самых ценных даров нам от Праймаса, а прикосновение к искре другого зачастую становится для нас ближайшим взглядом, которым мы можем взглянуть в Его лицо.
Рэтчет, опыта которого в исцелении последствий неосторожного интерфейса хватило бы с головой и шести медикам, чаще воспринимал тот самой бестолковой деятельностью из всех возможных и самой далёкой от религиозных откровений. И вдруг он, ну, почувствовал, что всё это время что-то упускал.
Мудро промолчав, он лишь кивнул. Он и так делал максимум, чтобы каждый вступивший на службу автобот прошёл проверку на типовые передаваемые во время интерфейса вирусы и при необходимости получил лечение.
Сейчас он пытался сохранять беспристрастность и не дать личному мнению окрасить его объяснение, однако естественный для него сарказм, красочные диаграммы и заголовок «Пособие по монашеской жизни для тормозов», возможно, не особо скрывали прагматичность его мнения на тему крайне возвышенного вопроса. У него просто нет времени на придыхания. Прайм в последнее время, если говорить прямо, был не в духе, и Рэтчет узнавал симптомы. Какой-нибудь более мистически настроенный мех расписал бы события в вычурных эвфемизмах о священном затворничестве, связующей нити между богами и смертными, восстановлении баланса между Матрицей и Праймом, но такого меха предоставлено им не будет. У них есть только Рэтчет, а Рэтчет описал им ожидаемое будущее в выражениях, которые могли травмировать присутствующего Миража до конца его существования.
Аристократическая прослойка Айакона жить не могла без таинств религиозных обрядов и невразумительных мистических праздников. А теперь Рэтчет сорвал с оптики Миража пелену беззаботного неведения, пропустил через шредер и вместо неё приколотил чёткие и ясные иллюстрации реальности. Укоряюще несчастная оптика Миража шла в унисон с Бластеровым — «Я бы и без этого знания прожил» — взглядом в стол и Прауловым — «За что мне всё это?» — нежеланием смотреть на кого бы то ни было. Но, если уж они застряли на Земле без возможности дать Медицинскому сектору втихую позаботиться о Прайме, Рэтчету на их ментальные травмы было налить.
Так оно всегда и происходило: являющаяся передатчиком между богом и смертными Матрица оказалась заперта в смертном теле и таким образом теряла синхронизацию с Праймасом. Ей подобное положение вещей не нравилось, и она жаждала перезагрузки.
Так проблема всегда и решалась: им нужно пожертвовать Матрице девственника.
— Девственника, — глухо пробормотал Праул. — Я на такое не гожусь.
Никто не понял, имел ли он в виду свою некомпетентность в определении кандидатуры или то, что не был девственником сам. Все немного опасались, что при попытке прояснить Праул сразу уйдёт в отставку.
Сидящий рядом Джазз жизнерадостно побарабанил пальцами по его дверце.
— Это… э-э… Это уже что-то. А почему девственника?
Рэтчет мотнул головой в сторону Персептора. Тот перещёлкивал диаграммы, пока не нашёл одну про искровой резонанс.
— Как видно из данного снимка приискровой полости трансчастиц, коитус передаёт не только энергию, но и материю. Для наших систем возможно создать или уничтожить определённый тип материи, чего нельзя сказать об энергии. Во время интерфейса равноценный обмен энергии создаёт позитивные ощущения, в то время как обмен частицами запускает механизм перезагрузки по причине происходящего изменения состояний. Перезагрузка представляет собой ничто иное, как ответную реакцию на сжигание инородных частиц внутри искры и возникающий вследствие выброс избыточной энергии.
Пока он говорил, Праул решился сдвинуть ладонь от лица и осторожно выглянул наружу. Деловитость монолога успокаивала его, даже если он слушал лекцию об интерфейсе. Наука! Наука это хорошо! Религия? Нет уж, к религиозным делам он даже не знал, как подступиться. Теология и вовсе не наука, просто собрание трактовок. Он сосредоточился на словах Персептора, будто те могли исцелить его после выступления Рэтчета.
— Девственники продуцируют больше энергии? — спросил он.
— Больше частиц? — спросил Айронхайд одновременно с ним.
— Я могу разработать излучатель, — заявил Уилджек.
Все замолкли.
— Пожалуйста, без твоих излучателей.
— Ну, Праул!
— Даже не думай.
— Но Рэтчет же…
Персептор замотал головой:
— Количество энергии и массы частиц неважны. Дело скорее в неискажённой природе нетронутой искры. Полость трансчастиц не очищается полностью после контакта с другой искрой, определённое количество частиц заменяются частицами соответствующей массы и частоты. Будучи идентичными, они, если не несут вредоносного кода, не претерпевают атаки со стороны искры, но в то же время не наследуют полных её свойств. Они сохраняют маркеры своего происхождения, отслеживаются на сканировании, проведённом эоны спустя, и распознаются, в случае сгорания, как полностью чужеродные. Девственник же содержит, если рассматривать его с позиции состава трансчастиц, исключительно однородные и потому уникальные частицы.
С минуту все обдумывали услышанное. Обычно чем сильнее Персептор оживлялся, тем быстрее тараторил, а под конец в качестве дополнения к лекции он запустил ещё и презентацию. Та весьма отвлекала, а кое-где её бы даже сочли порнографической.
— Погодите, так мы ищём того, кто никогда не перепихивался или того, кто никогда не смыкал искру к искре? — спросил Санстрикер и, когда все взгляды устремились на него, пригнулся над реактивным ранцем. Офицеры будто только сейчас его заметили. — Что? Я лишь спрашиваю, мы ищем для Прайма запечатанный порт, чтобы он мог в него вломиться, или…
— Умоляю, не заставляй представлять, как Прайм в кого-нибудь «вламывается», — простенал рядом Мираж. У него уже края оптики позеленели. — Это богохульство.
Раскрепощённость натуры Оптимуса, навещавшего платформы каждой из соседних к Миражу кают «Ковчега», очевидно, не до конца развеяла его представление о Прайме как ничем не запятнанном сосуде духовных благ. Скрупулёзно составленная система социальных и религиозных взаимоотношений аристократии воспринимала интерфейс мерилом социальных уровней: лучше целибат и отказ от телесных радостей, чем интерфейс со стоящим на ступень ниже.
Оптимус Прайм, бывший докер и в теле и энергоне своём ценитель простых удовольствий, не вписывался в такое видение Прайма. Постепенно война сошкуривала с Миража, воспитанного в тактичном пренебрежении реальностью, множество убеждений его касты, однако экскурс Рэтчета всё же стал жесточайшим ударом.
Набравший полную лекторскую скорость Персептор не замечал смятения Миража.
— А, прошу прощения. Я должен был сразу прояснить определение «девственности» в данном контексте. В нашем случае мы говорим не о девственности в глобальном смысле интерфейса, а ищем того, чья искра сохранила чистоту частиц и энергии.
Праул кивнул и, переведя оптику на датапад, открыл новый документ для наброска объявления по кораблю. Вот это для него! Один короткий запрос по глобальной системе оповещения, и дело будет сделано.
— Конечно, девственника в словарном смысле слова найти для нас практически невозможно, так как глубокое медицинское сканирование нарушает изоляцию от внешнего воздействия. В целом открытие камеры искры позволяет чужеродной материи проникнуть к искре, а первичное обследование при вступлении в ряды автоботов гарантирует, что ни один из нас не удовлетворяет требованиям…
Пальцы Праула застыли.
— …Чего мы хотим достичь, так это религиозной трактовки нетронутости, что представляется отсутствием инородных трансчастиц, переданных в ходе сношения. — Ладонь Праула медленно поднялась от датапада, чтобы вновь закрыть оптику, в то время как Персептор жизнерадостно указал на схему и продолжил лекцию, совершенно не замечая и растоптанных надежд Праула: — Случаи базового интерфейса и медицинских обследований нисколько не важны. Наш девственник может быть экспертом во всех видах интерфейса или даже играх с искрой, кроме слияния искр.
— В прямом смысле в любых, — добавил Рэтчет. — Нашим последним девственником был Смоукскрин, и только полного слияния он попробовать и не успел.
Тогда они потратили несколько дней лишь на сортировку кандидатов и поиск хоть одного, который достаточно хорошо помнил историю своих похождений, чтобы вычеркнуть слияние искр из списка возможных взаимодействий. Такова была проблема индивидов с многомиллионной продолжительностью жизни: рано или поздно отдельные случаи близости сливались в едва разделимый поток интерфейсов.
Персептор кивнул:
— Только религиозная трактовка и имеет значение. И хотя этика запрещает нам проводить излишне инвазивное изучение нашего субъекта (я имею в виду Оптимуса Прайма, естественно), было установлено, что трактовка инородности трансчастиц полностью зависит от метода передачи. При обычном интерфейс-взаимодействии они не передаются. Во время же прямого соединения искры к искре передаваемое число неисчислимо.
— Да какая разница? — потребовал Айронхайд. — С чего Прайму сдался кто-то, с чьей искрой не успели поиграть? Где тут религия? Я думал, что для нашего Прайма как раз нормально подминать всех и каждого.
Миража передёрнуло.
Рэтчет на миг нахмурился, а потом фыркнул:
— Я могу выложить вам ещё научных теорий, но это полный шлак. Нет-нет! — Он вскинул палец в сторону подскочившего Персептора. — Полнейший шлак. Ты ничего не знаешь наверняка и подгоняешь обоснования, а это шлак. Религиозная теория…
Двигатель Праула жалобно взвизгнул.
— …заявляет, что Матрица пытается перезапуститься, чтобы вспомнить своё божественное происхождение. Только приискровая полость, насыщенная трансчастицами, сохраняет уникальность при ковке тела. Сливаясь с другими, мы берём их энергию и материю их искры — и отдаём свою взамен. Девственники же не тронуты никем, кроме как Праймасом, вот так-то! — Рэтчет хлопнул в ладоши. — Ближе пути к слиянию с Праймасом Матрица найти не может.
Айронхайд дёрнулся возразить, помешкал, всё же промолчал и опустился обратно на стул, скрыв смущение хмурой гримасой. Религиозным мехом он себя не считал, однако и насмехаться в лицо Создателю не решился бы. Праул рядом с ним будто сожалел, что вообще когда-то включился в онлайн. Бластер теперь пялился в потолок. Джазз размеренно составлял некий список, который на первый взгляд выглядел намётками порносаги, но вообще-то представлял собой его интерфейс-историю со всеми автоботами, кого он мог вспомнить. Этот список с огромным интересом читал Уилджек. Мираж враждебно поглядывал на Персептора и его нечестивые информационные слайды. Санстрикер не мог решить, что ему делать с вываленной на него информацией, а Рэд Алерт за время собрания так и не поднял взгляда от своего датапада. Пока дело не касалось обеспечения безопасности, ему было всё равно.
Наконец Рэтчет окинул всех взглядом:
— Итак, вот наша цель. А теперь переходим к самой весёлой части.
Праул вздрогнул и с тревогой развернулся к медику.
— Я наверняка знаю, — продолжил тот, — что ни один из автоботов на Земле данному требованию не соответствует.
Джазз прекратил печатать и моргнул:
— Откуда ты знаешь?
— Но я также знаю наверняка, — мрачно усмехнулся Рэтчет, — что девственнику не обязательно быть автоботом.
После этих слов вопрос Джазза повторил Рэд Алерт, но уже гораздо громче и с оглушительным статическим треском. Кто бы мог подумать, он вдруг заинтересовался происходящим! Собрание, с его точки зрения, внезапно стало полностью посвящено Безопасности.
— Вообще-то Матрица может даже предпочесть десептикона. По религиозным, знаете ли, причинам. — Скабрезная ухмылка Рэтчета намекала, что причина может быть другой и намного более физиологической. Не просто объединить народ Кибертрона и всё такое, а сплавить автоботов и десептиконов на самом глубоком уровне.
Когда Рэтчет скинул ему файл, тревоги у Рэд Алерта меньше не стало, зато прибавилось заинтересованности в происхождении подобных выводов.
Уронив лицо в ладони, Праул пробормотал, что подробностей знать не желает. Почему вообще стоило организовывать целое собрание? Он в жизнь бы не подумал, что инициатором такого собрания будет значиться он сам.
Сидящий рядом Джазз делал вид, что не слышит его стенаний, и лишь повысил голос:
— Нам нужно заполучить кого-то из десов? Как мы это провернём?
Бластер неуверенно поднял руку:
— Можно? — Его голова была откинута назад, а взгляд всё так же оставался устремлённым в потолок, однако он чувствовал, что все на него смотрят. — Шлактиконы знают Праймаса. Мегз же хочет Матрицу, Праймовство — вынь ему да положь? То есть он в принципе не против её важности и значения, смекаете? Он, конечно, вроде как… противоположность святости, не то чтобы его это смущало. И он напрямую не подавляет право своих верить, просто усложняет для них возможность это делать.
— Бомбёжка храма в Алгоритме, — задумался Рэд Алерт. — Внутри ещё оставались десептиконы. Он тогда не запретил им ходить на службу, но не помедлил, когда сровнял с землёй весь квартал.
— Вот-вот. Я к тому, что, если мы наймём девственника по религиозной необходимости, Мегатрон не станет нам мешать. — Двигатель Праула издал булькающий звук отвращения, и Бластер неловко кашлянул: — Только… э-э… Мне только придётся обеспечить проведение кучи интервью о том, что я бы правда, правда никогда не хотел слушать.
Интерфейс-опрос вражеской фракции. Да он всегда об этом мечтал, как иначе.
Поморщившись, Рэд Алерт закрыл пересланный Рэтчетом файл:
— И, естественно, полной проверкой любого согласившегося десептикона придётся заняться мне.
— Остался один вопрос: как нам распространить информацию среди них и не дать Мегатрону времени подстроить диверсию, — сложил Рэтчет руки на груди. — Пару раз, когда мы привлекали десов, мы выставляли такое чем-то вроде личного паломничества и, насколько мы поняли, участвовавшие десептиконы никогда не сообщали о деталях своим командирам. Или же те никогда не спрашивали.
— Я бы точно не спрашивал, — невнятно раздалось из-под ладони Праула.
На время, пока все сидели и обдумывали задачу, над столом повисла тишина.
Наконец Уилджек огляделся по сторонам.
— Я предлагаю построить сцену, — заявил он.
— Что?
— Цветную ярмарочную сцену! Для начала как-нибудь привлечём их внимание и выманим всех их с базы, а, когда они окажутся на месте, в стороне развернём сцену, к которой они смогут подойти все сразу.
— Что-что?
— Это сработает! Мы сделаем всё быстро, они даже не сообразят, что мы задумали, а ведроголовый не станет атаковать религиозное строение, пока не разберётся, что там происходит, и, значит, кто-то из нас сможет застигнуть его врасплох и расскажет про желания Матрицы и… Он точно заинтересуется, ему всегда хочется знать такие штуки! А объяснять будет Праул, чтобы всё выглядело как официальные межфракционные переговоры...
— Что?!
— …и у Бластера будет немного времени, чтобы опросить хотя бы часть десов. Ну как вам? Всё точно сработает!
— Кто-нибудь, пожалуйста, скажите, что у вас есть другие идеи.
— Никто не предлагает более здравых идей, чем я.
— Да у каждого первого они более здравые.
— Озвучь хоть одну!
— …
— Как я и думал, — фыркнул Уилджек, не скрывая самодовольства. Он всегда чувствовал, когда нащупал решение, и теперь мог спокойно сидеть и ждать, пока вихрь спора вокруг его предложения не утихнет. Рано или поздно все придут к согласию, другие автоботы лишь оттягивали неизбежное.
Он оказался прав.
Глава 2
— Что мы тут делаем?
Не переставая пинать пятками платформу, Вортекс всё же ответил:
— В новопостроенных больше не загружают теорию созидания? Я тебе не какой-то отбитый учитель. Иди спроси… я не знаю… Шоквейва или Саундвейва, или ещё какого-нибудь «-вейва». По философским задвигам специализируются они.
— Да я старше тебя! — взвился Брейкдаун.
— А вот и нет, — глумливо усмехнулся Вортекс в оптику стантикону.
— А вот и да! Мы были онлайн задолго до вас, переглюченных.
Наполовину развернувшись на платформе, Вортекс смерил менее крупного десептикона взглядом. Этот параноидальный грязеед из кишащей процессорными проблемами группы, называемой стантиконами, реально считал гештальт комбатиконов переглюченным? Он серьёзно это сказал?
— Возраст не так считается, болтоголовый. Стазис не означает, что мы начали жить с нуля, а что мы не старели, пока были запечатаны.
— Не катит. Я тебе не верю. Ты собран позже меня, — выпрямился с вызовом Брейкдаун, стараясь скрыть радость. Мотормастер полностью одобрял, если кто-то из них в свободное время устраивал стычки с комбатиконами, но чаще всего Брейкдаун не считал для себя особо безопасным задирать конкретно этого меха. И хотя Вортекс пялился на него в упор, Брейкдаун уже был на автоботской базе, в автоботской каюте и под надзором того автоботского ламборджини (хотя и не настолько красивого, как те двое, красный с жёлтым), который заявил, что без надзора десятка камер, понатыканных в каждый угол, двух десептиконов наедине с Праймом не оставит. И если Брейкдауна уже мелко коротило от наблюдения со всех сторон, почему бы не сцепиться с комбатиконом?
Не самая умная попытка, потому что для Вортекса отсутствие своих офицеров — на автоботов-то лить было обоим — давало свободу в складывании Брейкдауна в альтмод поперёк трансформационных швов. Дверь каюты распахнулась как раз тогда, когда Брейкдаун активно этим попыткам сопротивлялся. Вортекс был крупнее, но оставался рукой и к тому же более слабого гештальта, а Брейкдаун-то служил для Менасора ногой, он идеально подходил, чтобы наподдавать со всей силы в чью-нибудь корму, и однажды он даже вломил Брутикусу. В совмещённой корме комбатиконов отпечаталась вмятина в форме его гештальтового мода. И вдобавок, в отличие от вертолёта-Вортекса, он был создан для контактных драк на земле.
Вортекс даже не сомневался, что опыт на его стороне, хотя Брейкдаун всё сопротивлялся. Большей частью, конечно, беспорядочно молотил кулаками, пока он пытался придавить его в платформе, но беспорядочность подразумевала, что руки у стантикона всё ещё оставались свободны и долбили его по корпусу. Попытки Вортекса удержать контроль сопровождались скрежетом и грохотом, но он крепко сжимал коленями ноги беснующегося грязееда. Он покажет этому оплавку!
И, наконец, он сумел ухватить того за оба запястья и заломил их к изголовью платформы:
— Ага!
— Отпусти, протоформа!
— Назовёшь меня так ещё раз, колёсный!.. ещё хоть раз… И я…
— Прошу прощенья. — Удивлённые, оба они посмотрели в сторону двери, откуда уже доносилось басовито-раскатистое: — Вы решили начать без меня?
У автоботов вид предводителя, нависшего над ними и гулко вибрирующего мощным двигателем, вызывал совершенно определённое желание этого самого лидера притянуть к себе на платформу и пуститься во все тяжкие. У десептиконов же возникло несколько иное желание.
Вортекс подскочил по платформе вверх, в этот раз вцепившись в Брейкдауна во имя не атаки, а спасения. С тем же пылом за него обеими руками ухватился и Брейкдаун. Возможно, они воплощали отличный пример сотрудничества перед лицом угрозы, если бы только панический прыжок Вортекса в трансформацию не закончился прыжком в пустоту. Ах, да, автоботы же установили на них блокираторы. Перепутавшись руками и ногами, оба десептикона рухнули на пол и уставились на Прайма с совершенно одинаковым ужасом. Что угодно они бы отдали за возможность сбежать в гуле вертолётных лопастей, послав пару непристойных жестов!
Оптимус Прайм перегнулся через платформу и посмотрел на вцепившихся друг в друга десептиконов. Он не произнёс ни слова, но в оптике искрилось веселье.
Повисла долгая, опасливая пауза. Оказавшийся снизу Вортекс прижал визор к полу, лишь бы не смотреть вверх. Брейкдаун же не мог отвести оптики, парализованный тяжестью взгляда Прайма. Не осмеливаясь пошевелиться, он так и лежал всем весом на Вортексе. Оба не решались нарушить хрупкое молчание, пока по комнате не загрохотал смех. И одно дело — молотить друг друга под наблюдением рядовых автоботов; посмей те хохотать, они бы объединились и начистили бы выхлопососам по самую корму. И совсем другое — Оптимус Прайм, который легко свернул бы их обоих в юникронов рог. Потому, пока он смеялся, они могли лишь пристыженно пытаться расцепиться.
— Мы как раз для этого, — пробормотал Вортекс полу. — Это… Ну… Он.
Он осторожно перевалился набок и дёрнул ногами, чтобы выползти наконец из-под Брейкдауна.
В попытке привлечь, наверное, наиболее религиозных из десептиконов, автоботы просили исключительно добровольцев. Вместо этого Вортекса и Брейкдауна добровольцами выдвинули Онслот и Мотормастер — в рамках их политической игры. Стантиконы религиозными не были, но Мотормастер не упустил шанса и, только Мегатрон буркнул согласие на ненормальный запрос автоботов, с ходу предложил свою команду. А так как оба гештальта непрерывно друг с другом бодались, стоило Мотормастеру сделать ход, Онслот поддержал ставку.
И в итоге и Вортекса, и Брейкдауна переправили на автоботскую базу, будто двинули пешек по шахматной доске внутренней десептиконской политики. Только поэтому они оба оказались тут, а вовсе не для ублажения Прайма. Обе их нетронутые искры легли на алтарь битвы двух гештальтных лидеров.
Под гнётом Праймова взгляда Брейкдаун наконец сумел с Вортексом расцепиться и прошептал уголком рта: «Он как-то странно на меня смотрит».
Вот ржа! Онслот же накрепко вбил ему в голову, что на пару лет прикуёт Вортекса где-нибудь в проржавелом основании базы, если он не сумеет привлечь внимание Прайма первым. Это его должны поиметь во имя Праймаса!.. Или что там с ним собирались делать? Честно сказать, Вортекс не особо слушал объяснения автоботов, наблюдать за переглючивающимся раз за разом Праулом было намного занимательнее, чем слушать, что тот говорит. А потом, вдруг откуда ни возьмись, его за винт ухватил Онслот, притащил к остальной команде и, сгрудив в кучу, принялся задавать какие-то весьма недвусмысленные вопросы насчёт интерфейсных привычек. После этого всё совсем пошло в оплав.
Вообще-то Онслот никогда не интересовался их личными делами. Он был командиром Вортекса, не его исповедником или хотя бы приятелем. У их команды ещё не бывало настолько неловкого обсуждения. Вортекс совершенно не хотел знать — даже ради распространения наигрязнейших сплетен! — того, что узнал об остальных. Если уж трое из четырёх согештальтников совсем не стыдились признаться, что хоть раз да интерфейсились с не обладающей искрой земной техникой, смысл в хранении подобной информации и вовсе отпадал.
И о ком, о ком, а о Бласт Оффе он думал лучше. А то, что тот… Ничего себе! Космические челноки землян в качестве быстрого орбитального перепихона — куда уж хлеще?
Большую часть того обсуждения он может, должен и гарантированно выжжет из памяти, как только отсюда выберется. Ещё совсем недавно Вортекс считал, что уж он-то во всяких кинковых штучках разбирается, но всё померкло перед чужими откровениями. И мало того, что он вытерпел обсуждение отвратительных интерфейс-похождений команды, так теперь соревновался за право стать девственной (причем в самой узкой трактовке) жертвой — и соревновался ни с кем иным как со стантиконом.
Про слияние искр он должен был просто солгать! И жил бы себе спокойно дальше.
С другой стороны… Давно, очень давно Вортекс не считал себя неопытным в каком-либо виде интерфейса и уж точно не назвал бы себя девственником. И, задумавшись, он даже испытывал что-то типа нетерпения. Попробовать что-то новое! Да не с кем-то, а с Оптимусом Праймом, от одного вида которого горели панели. Вряд ли много десептиконов могло похвастаться наличием самого Прайма в списках подвигов.
Или же, если кто действительно подбирался к автоботу близко, никто в этом не признавался, хотя у Вортекса зародилось подозрение, что прямо сейчас Саундвейв как раз прочёсывает ряды десептиконов в поисках предыдущих контактов. Может быть, это ему ещё повезло, что он на автоботской базе, потому что Мегатрон после разговора с автоботами был как скраплетом укушенный.
Хотя Вортекс не понимал, с чего бы столько шума. Всего лишь слияние искр. Он миллионы лет коннектился, даже не задумываясь об этом, и мог так и не заметить до самого дезактива, если бы Онслот не начал требовать чёткого ответа: было или не было. Во имя Праймаса, они сливали сознания и корпуса в гештальт! Он врубиться не мог, с чего бы стало важным, «незапятнанна» его искра или нет.
Его и в целом озадачивали религиозные перемирия. Как нормальный мех, он отмечал все крупные праздники, писал на стенах святилищ, если знал, имена тех, кого запытал до смерти, но что-то ещё? Вся эта куча правил, которые звучали ещё бессмысленнее, чем офицерские требования… Служители на стороне десептиконов, как один, были кошмарно дёрганными мехами, мечущимися между великой целью десептиконов и фактом, что глава их церкви самолично командует войсками вражеской фракции.
И сейчас этот самый религиозный лидер влёгкую поднял с него взвизгнувшего Брейкдауна, и Вортекс ударился шлемом об пол. По звуку нарастающего рычания двигателя грузовика и рваного выдоха Брейкдауна стало ясно, что Вортекс проиграл на самом старте. Онслот будет в бешенстве.
Вздохнув, он всё-таки посмотрел вверх. Ну, он хотя бы посмотрит, если уж застрял тут, пока Рэд Алерт их … не… Ого!
Одной рукой подхватив под поясницу, а второй — под голову, Прайм держал Брейкдауна, плечи и пятки которого касались платформы, выгнутым под острым углом. Ничего было не разглядеть, красная броня накрывала большую часть тела Брейкдауна будто второй обшивкой. Платформа безжалостно завибрировала, когда Оптимус Прайм уткнулся маской в обнажённые кабели на шее Брейкдауна и прижал того немыслимо близко грудь к груди. Зажатые меж колен Оптимуса колёса Брейкдауна заскрипели, ноги заскребли по платформе. Беспокойно дёргающиеся руки, которые словно не могли решить, допустимо ли трогать автобота, вдруг судорожно вцепились в Прайма и притянули его ещё ближе. Растерянные, тихие выдохи подскочили сразу до стонов, и едва не разрушительная вибрация сотрясла платформу, когда взревел двигатель Брейкдауна.
— Слиниешлк, — только и булькнул Вортекс. Перезагрузив вокалайзер, он так и не придумал, что бы добавить.
Но этого хватило, чтобы привлечь внимание Прайма. Тёмно-синяя оптика вспыхнула и активировалась, и, пока голова здоровенного автобота разворачивалась, по комнате пронеслось… присутствие. Вортекса придавило взглядом, как тяжёленной плитой, — или как ладонью, которая сгребла его, стоило их взглядам встретиться. Сквозь синий оптокристалл на него смотрел не мех.
Его оценивал Создатель.
Перворождённая прямота расщепила саму его искру, бесконечность вариаций защёлкала в процессоре. Жизнь нашёптывала тысячи неосознаваемых позывов и желаний, щекочущее эхо которых запускало отдачу в сенсорную цепь.
Он замер, не способный погасить визор. Руки и колени дрожали в такт с вибрацией пола; два соперничающих в громкости двигателя, отрывистая пульсация интерфейса ощущались и у него в груди, доходя до кончиков пальцев. Он не был соединён ни с одним из них, но системы гудели в частом ритме, словно он подходил к пику оглушающего интерфейса с партнёром, вкачивающим в его цепи десятикратную мощность. Пальцы подёргивались, скребя по полу, и он всхлипнул, сдаваясь перед тоской, причины которой не мог распознать. Пару мгновений и вечность спустя Матрица наконец отпустила его. Прайм отвернулся и вновь прижался лицом к шее Брейкдауна.
Вортекса тряхануло, топливное давление подскочило, как будто он только что проснулся из стазиса. Ныла искра, а корпус за щелчок оптики разгорелся с «0» до «хочу!», вентиляция взвыла, чтобы успеть сбросить тепло до ухода систем в красную зону. Нейроцепи слали запрос за запросом о подключении, подключении прямо сейчас!..
Времени подумать у него не было, да и большинство высокопроцессорных мыслей покинули корабль, смытые набежавшей волной желания. Оттуда, где грудь Брейкдауна смыкалась с грудью Прайма, исходила энергия, свет и оглушительный статический треск, и, хотя Вортекс мог поклясться, что там не было места, чтобы броне нормально раскрыться, каким-то образом обе искры были открыты, смыкались, сливались, сплавлялись, становились сияющей, испепеляющей звездой, жар которой дышал прямо ему в лицо. Едко пахло интерфейсом, звучали вздохи и гортанные стоны, но было и ещё что-то… Поднявшись до пронзительной ноты, оно лавой растекалось по всем сенсорам под аккомпанемент судорожных хрипов вентиляции Брейкдауна.
Кабели путались, изгибались и сплетались, но руки Брейкдауна, когда он находил силы отпустить Прайма и не пытаться тщетно притянуть его ещё ближе, оставались свободны. Металл хрустел в такт подрагиваниям стантикона. Пальцы его соскальзывали, он не мог схватиться, и Вортекс сам не сразу понял, что затаил дыхание, пока наконец все кабели не вошли в правильные порты, и его собственный выдох вырвался дрожащим стоном. Брейкдаун отрывисто вскрикнул, но Вортекс уже накренился вперёд, упираясь корпусом в платформу, и жадно глядел на всё, что происходило прямо перед ним — и так далеко.
Раскатистый голос Прайма приказал:
— Сейчас!
Брейкдаун дёрнулся, захрипел и перезагрузился под щёлканье предохранителей. Под скрип краски его пальцы отчаянно скребли плечи Прайма, пиковое напряжение молниями мерцало по красным и синим пластинам, пока все до единого предохранители не защёлкали каскадом, пока после финальной судороги он не вылетел в оффлайн и не обмяк у Прайма на руках. Тот в ответ вздрогнул раза в два сильнее и едва не раздавил много меньшего меха о свою грудь.
Два воющих двигателя сбросили обороты так резко, что тишина и прекращение вибрации плеснули охладителем на схемы Вортекса. Вздрогнув, он продолжал смотреть, не смог бы отвести взгляда, даже если бы хотел, — а он не хотел. Винтовые лезвия мелко лязгали по спине, а в груди пульсировала искра, билась против стенок камеры и искала партнёра, которого почему-то не было.
Пожалуй, Онслот предложил бы раскрутить ситуацию в свою пользу, посоветовал бы избавиться, наверное, сразу и от Прайма, и от стантикона, но все мысли Вортекса были лишь о том, чтобы вскарабкаться на платформу и протиснуться между ними обоими, чтобы не остаться обделённым. Он… Он хотел почувствовать. Хотел вжаться в эту открытую грудь, вновь ощутить себя в хватке того неведомого, неописуемого присутствия. А потом он бы хотел жаркий и быстрый коннект, будто в последний раз.
Был ли интерфейс с Праймом кинком? Самым кинковым из кинков! У Вортекса появился кинк на Прайма. Полноценный фетиш, имя которому «Оптимус Прайм». М-м-м… Коннект с самим Оптимусом Праймом…
Стоило ему приподняться на коленях и протянуть руку в сторону красной брони, оптика Прайма включилась. Вортекс так и замер на середине движения. Взгляд автобота нисколько не приглашал к прикосновению, был внимательным и острым, оценивающим взглядом главнокомандующего, а не обволакивающим, чувственным взглядом любовника.
— Десептикон?
Гадая, стоит ли пытаться всё же прикоснуться к Прайму, Вортекс неуверенно помахал ему ладонью:
— Автобот.
Оптимус прищурился. Никаких поползновений, десептикон.
— Что ты здесь делаешь? — Однако мгновение спустя он, похоже, заметил, что лежит на ком-то и оценил пусть и без признаков сознания, но блаженное лицо Брейкдауна. — В качестве моральной поддержки?
— Запасной, — сказал он и, когда Прайм непонимающе моргнул, пожал плечами: — Ну, ты выбрал его, или он просто оказался ближе. Кто знает?
Процессор во всю мощь кричал, что теперь и Вортекс, Вортекс в зоне досягаемости, почему бы для второго раунда не выбрать и его?
— Ясно. — Поморщившись, Оптимус сел на платформу. Шарниры скрипнули. Он немного помолчал и спросил: — Вы оба здесь добровольно?
Вортекс только и мог перезагрузить оптику.
— Ты серьёзно спрашиваешь? Ты… — он очертил руками воздух. — Это ты! Ты очень… ну-у… вдохновляющий. Я не мог сопротивляться.
Он не мог устоять, вот как правильно сказать. Устоять перед таким искушением. Предупреждения о перегреве всё ещё вспыхивали в системе, и он запоздало, вернув себе часть мыслительной мощности, обратил на них внимание. Да-а, это было мощно.
— Могу я прямо сейчас записаться на следующий раз? — поспешил добавить он. — То есть… Я готов подождать! Сохраню искру запечатанной и всё такое, но я… Можно поставить меня в списке первым? Типа кто первым встал, того и энергон.
Прайм посмотрел на него довольно растерянно:
— Я… Я постараюсь запомнить.
— Запиши.
— Я запишу.
— Пусть и Праул запишет.
— Нет необходимости утруждать Праула.
— Ну, не то что я не доверяю тебе, но на всякий случай, а?
— Хорошо. Я попрошу проследить за этим и Праула.
Вортекс не сдержал ликования. Вся эта штука с нетронутостью начинала обретать новые краски.