Продолжаем курить восточную траву
Название: Миры сближаются
Автор: tf.resort
Размер: миди, 4 544 слова
Пейринг/Персонажи: Аладдин, ОМП, Тандеркрэкер, Бамблби, Джазз
Вселенная: Тысяча и одна ночь, микс ТФ-вселенных, вселенная Толкиена мимокрокодилом
Категория: джен и немножко слэш-намеков
Жанр: романтика, фэнтази, юмор, лютое AU
Рейтинг: RG-13
Примечание: читать дальшепродолжение "Во имя любви". Я и не предполагала, что оно разрастется в миди.
читать дальше
Арабская реальность
Отсветы горящих факелов плясали по стенам, искажая тени идущих.
Первым ступал гигант-бербериец. Могучая гора мышц, с детства обученная жестокому искусству убивать, двигалась мягкими шагами прирожденного хищника. Тень его то взлетала к низким сводам невиданным широкоплечим чудовищем, то сжималась, уподобляясь таинственным подземным жителям Каменных гор, обладавшим силой, превосходящей силу обычного человека вдесятеро.
Следом шаркающим шагами – давным-давно был он ранен в ногу отравленной стрелой варвара из северных степей – шел хранитель ключей. Старый аль-Садун был немощен телом, но ясен умом. Во всем Багдаде не было человека, способного быстрее сложить лен с рабом – так говорили злые языки. Но правда в этих словах была: хранитель не только досконально помнил, что и где лежит в сундуках, но и мог рассказать, как и откуда каждая вещь попала в подземелье. Говорить с ним было страшновато: Аладдину, который спускался третьим, порой казалось, что старик может вызывать такими рассказами призраки умерших обладателей вещей – вот-вот поднимется бесплотный призрак, протянет руку к драгоценному мечу или сверкающей груде золота и скажет: «Это мое!»
Замыкал шествие еще один гигант – брат того, кто шел первым. За спиной его висел широкий щит – на случай, если кто-то чудом проникнет сюда, в святая святых, с черной целью. И тогда великан сможет закрыть собой и щитом идущего впереди господина, чтобы тот успел вовремя скрыться и избежать опасности. А уж дверей, за которыми скрываются тайные ходы, тут столько, что и иному джинну не запомнить.
Халиф спускался в сокровищницу.
Ступени убегали вниз воплощением времени – ниже, ниже, до первых уровней, с которых начинали строиться город и цитадель, и еще дальше. Казалось, что ход будет вгрызаться в землю до тех пор, пока взорам смертных не явится огненная геенна.
Но вот лестница закончилась перед толстыми дверями, окованными железом. Аль-Садун повернул ключ, вставленный в замок, и хитрый механизм сработал без скрипа – в подземелье было сухо, к тому же за замками тщательно следили.
Посетители прошли в первый зал – пустой, лишь старые барьельефы на стенах повествовали о древних временах: первых людях, пришедших в долину, чтобы построить город в месте, указанном вестником пророка, первых битвах с жителями Каменных гор и первых халифах – по преданию, джинны, жившие здесь раньше, передали им часть своей мудрости.
В глубине зала находились другие двери – еще толще, еще массивнее. Когда открылись и они, аль-Садун передал факел Аладдину и с поклоном отошел в сторону – дальше правитель должен был идти один.
Халиф миновал еще один зал – на его стенах была изображена старая легенда о том, как пять сотен и еще пару сотен лет назад коварный визирь подло убил тогдашнего повелителя правоверных и захватил власть. Но для того, чтобы купить верность воинов и задобрить народ, ему нужны были деньги, и самозванец спустился в сокровищницу. Однако он не был благословлен, и охранные духи не признали его, и своды подземелья обрушились на голову убийцы. С тех пор и укрепилось в людских сердцах и умах поверье, что войти в сокровищницу может лишь тот, что стал правителем законным путем.
Освещая путь факелом, Аладдин подошел к дальней стене и положил руку на незаметный постороннему глазу выступ. С тихим скрежетом в полу открылись невидимые до этого пазы, и часть стены ушла вниз – летописи свидетельствовали, что много, очень много было заплачено лучшим мастерам Каменных гор за эту работу.
Следующая комната была меньше двух залов. Она имела форму полусферы, и стены ее были облицованы листами меди. Слева же находились двери последние – и на них не было замков: тонкий, едва заметный стык двух створов закрывала висящая посередине двери бронзовая женская голова со змеями вместо волос. Это было запечатленное в металле изображение Мезузы – древнего грозного существа, способного убивать взглядом, – и хотя Аллах запрещает людям рисовать и ваять из камня, мрамора или глины живых существ, она находилась здесь, потому что была сделана не людьми.
Халиф подошел ближе. Бронзовая голова открыла глаза, зрачки ее расширились, закрывая белую радужку, и уставились вперед тяжелым обездвиживающим взором. Змеи-волосы вокруг лица ожили и зашипели.
Губы Мезузы шевельнулись, и в комнате раздался низкий нечеловеческий голос:
– Кто идет? Кто идет? Кто идет туда, где простым смертным нет хода?
– Тот, кто волей Всевышнего властен над городом и тобой, – произнес Аладдин ритуальные слова. – Понимаешь ли ты меня? Слышишь ли? Дай мне войти, и увидеть, и взять то, что по праву мое.
– Слышу и понимаю, мой господин. Входи и смотри, и бери то, что твое по праву. Я же буду всегда охранять твои богатства. Всегда. Всегда. Всегда… – бронзовые губы бормотали все тише и тише, пока не сомкнулись. Тяжело опустились веки, и голова замерла. Замерли и змеи, снова сплетясь вокруг лица в жутковатый венок.
Перед Аладдином открылись последние двери.
Раньше он долго мог рассматривать ряды раскрытых сундуков, доверху полных монет. Любовался гранями драгоценных камней, сверкающих в пламени светильников. Удивлялся иноземным многоруким и многоликим статуям, отлитым из золота; перебирал в пальцах ценнейшие кольчуги из чудесного металла – мифрила, что легкостью своей не отягощает плеч воина, но выдержит удар любого меча или стрелы; брал в руки острейшие дамасские клинки с рукоятями, украшенными янтарем и алмазами.
Теперь он привык к этому богатству. Наверное, он действительно был благословлен Аллахом, как шептались люди, раз золото так и не сумело поработить его.
Аладдин прошел вглубь сокровищницы – туда, где на подставке лежало главное его достояние. Среди окружающего великолепия медная старая лампа казалась инородным, чуждым телом, но халиф знал ее истинную ценность.
Пальцы потерли потускневший выпуклый бок, отдавая ему свое тепло, губы трижды произнесли нужное слово «Иги!» (приходи), а потом Аладдин отошел немного в сторону.
Ранее покрытая патиной, лампа засверкала как новая, из ее носика повалил полупрозрачный голубоватый дымок, который опустился туманной горкой на пол и сложился в мальчика лет пятнадцати.
Хотя джинн мог примерить на себя любое обличье, он почему-то любил показываться именно в этой форме. Он выглядел почти как человек с приятными чертами лица, стройный юношеской худобой, что потом переродится в стать зрелого мужа. Из-под белого тюрбана отрока выбивалось несколько непокорных кудрявых прядей. Только вертикальные зрачки желтых глаз да зеленоватый оттенок смуглой гладкой кожи выдавали его нелюдскую природу.
Мальчик улыбнулся, сложил руки на груди и поклонился.
– Приветствую тебя, о халиф Багдада! Слушаю и повинуюсь, – сказал он.
А вот голос у него был в точности человеческий – юный, озорной и звонкий.
– И я приветствую тебя, Гарун аль-Руджинн, – ответил Аладдин, называя джинна по его доступному имени, потому что истинные имена сущностей власти для людей скрыты и непроизносимы. – Не желаю тебе здоровья при встрече, как человеку, ибо бессмертные не подвержены недугам, но желаю тебе ясности разума и удачи… Не обнимемся ли мы при встрече, как друзья? Я надеюсь, что ты, созданный более могущественным, чем я, все же позволишь относиться к тебе, как другу.
– Ты стал учтивым, о мой халиф, – засмеялся мальчик и вдруг совсем по-детски, заговорщически подмигнул. – Я вижу, время на троне не прошло даром для человека, который мальчишкой убегал из школы, чтобы кидать камнями в воробьев вместе с таким же оболтусами.
Они обнялись.
– Так что же привело тебя ко мне? Сегодня ты печален… – заметил джинн, разорвав объятия. – А ведь нынче ваш день с принцессой.
Аладдин оглянулся.
– Не мог бы ты перенести нас куда-нибудь, где мы могли бы спокойно поговорить? – сказал он. – Эти груды сокровищ и своды подземелья давят на меня.
– Я могу перенести тебя в любое место. Тебе стоит только приказать, куда.
– Я не приказываю, а прошу, – мягко ответил халиф. – Разве ты не помнишь, что ты не раб больше? Я же освободил тебя от службы, а джинны помнят все.
– Джинны помнят все, – эхом повторил мальчик. – Но, хоть люди куда забывчивее нас, ты тоже должен помнить, что я согласился быть твоим слугой добровольно… Не спрашивай, почему. Некоторые тайны раньше времени открывать не следует. Итак, куда же?
– На твое усмотрение. Лишь бы было тихо и спокойно.
– Что ж, тогда приглашаю тебя быть моим гостем, – церемонно сказал джинн, и важность его тона как-то очень гармонично сочеталась с юным обликом. – Возьми же мою руку. Закрой глаза. Теперь открой.
Пол внезапно качнулся под ногами, и Аладдин испытал краткий приступ головокружения.
А когда халиф открыл глаза, то на первое время просто потерял дар речи – уж очень необычным было место, в котором он оказался.
Идеально круглая площадка, на которой он стоял, была из дерева. Но дерева странного: оно было ярко-зеленым, как малахит, и по всей поверхности вместо годовых колец прихотливо извивались прожилки, менявшие цвета от глубокой, почти черной зелени до тончайших оттенков бирюзы – таких, какими в рассветные часы солнце знаменует свой приход в новый день. Казалось, что Аладдин стоит на спиле огромного пня – но такие деревья никогда не росли на земле. По краю площадки шла металлическая тонкая ограда, время от времени по ней пробегали искорки, а дальше во все стороны разверзалась бездна, дно которой – если оно вообще было – тонуло в разноцветном тумане, клубившемся на невероятной глубине.
Небо над головой делилось надвое – по левой половине друг за другом двигались солнца разных цветов – и небо тоже меняло окраску, а справа была непроглядная ночь, и на ее бархатном покрывале кружили свой хоровод бесчисленные неведомые созвездия.
На сознание опять накатил дурман, и Аладдин с трудом отвел взгляд от зачаровывающей картины.
А вот в центре площадки было все, как он привык видеть: несколько подушек и валиков, ковер для сидения и низкий столик с тонкогорлым кувшином и блюдом, полным неизвестных вареных плодов желтоватого цвета, над которыми поднимался легкий парок.
Рядом с местом отдыха росла самая обычная чинара, у корней которой струился маленький прозрачный ручей. Правда, корни дерева не уходили в землю – оно было будто бы приклеенным к гладкой поверхности, а ручеек вытекал из ниоткуда и утекал в никуда, но разум халифа был уже перегружен увиденными странностями, чтобы удивляться еще и этому.
Джинн, посмеиваясь, наблюдал за человеком.
– Ты же сам сказал: на мое усмотрение, – весело сказал он. – Это мой любимый антураж.
– Ох, – сказал Аладдин, опускаясь на подушки. – Не вноси сумятицу непонятными мне словами. Просто когда мы были в лампе прошлый раз, я видел ее изнутри как обычную комнату.
– Ну, тогда… – протянул джинн. – Лучше вот, попробуй. Это батат – плод не только вкусный, но и дающий удивительную сытость. Жители этой части земли познакомятся с ними лет через пятьсот… Тогда ты был слишком наивен, а разум твой почти спал. Если бы тогда я показал тебе хотя бы часть истинной сути вещей, ты бы сошел с ума. Но не стану тебя пугать – скажу, что это частичная иллюзия, и если бы тебе удалось отрастить крылья и взлететь, то рано или поздно ты все равно бы ударился о потолок, – и мальчишка с мудрыми глазами змеи заливисто захохотал, как ребенок, нашедший забавную игрушку, но тут же снова стал серьезным: – Так о чем ты хотел поговорить?
И Аладдин рассказал джинну о необычном желании супруги, с удивлением замечая, как лицо слушателя мрачнеет все больше и больше.
– Значит, птица Рух… – сказал, помолчав, джинн. – И без моей помощи к чудесному острову не найти дороги, потому что он частично находится не в нашем мире. Синдбада и моряков туда занесло случайно – они попали в пересечение временных потоков – и удивительно, что остались живы! – а случайности не повторяются. Он же наверняка сказал тебе, что плыли они наугад, а стрелка компаса вертелась как сумасшедшая, а потом морская вода превратилась в туман, и казалось, что они плывут по небу? Наверняка сказал. Но даже если я вас туда перенесу, без моей же помощи птиц, которые бросятся защищать своих птенцов, вам не одолеть… Но вот в чем беда, друг мой: я не могу тебе в этом помочь. Не потому, что не хочу, и не потому, что не могу победить птицу. Давным-давно – еще до появления людей на земле – бессмертные часто воевали друг с другом. Так были уничтожены целые народы и виды. Нас оставалось все меньше и меньше. А потом Аллах создал вас, и обязал всех пришедших ранее клятвой не биться друг с другом насмерть, потому что начнись еще одна война Первых, от вас, людей, ничего бы не осталось. Слишком уж вы хрупкие. Мы ушли в иные измерения, поэтому вы нас обычно и не замечаете. Но договор, скрепленный печатями с девятью истинными именами Всевышнего, остается в силе: разумный бессмертный не должен сражаться с другим бессмертным, разумным или нет, не важно.
– Ты хочешь сказать, что птицы тоже подписывали договор? – изумленно спросил Аладдин.
– Только не те, на которых наткнулись моряки Синдбада, – усмехнулся аль-Руджинн. – С ними случилась еще более удивительная история. Я говорил тебе раньше, что наш мир не один во Вселенной. И Вселенная тоже не одна. Иногда случается так, что частично они соприкасаются, и происходит то, что происходит в бокале, где вода смешивается с вином. Наш мир на какое-то время соприкоснулся с миром, называемым Ардой, и несколько крылатых существ оттуда попали к нам. Тогда они были умны и горды. Их создатель – один из демиургов того мира – по праву гордился ими. Нет-нет, это не Всевышний. Я говорю сейчас о сущностях могучих, но низшего порядка по отношению к Единому. Так вот. Потом, когда звездные дороги наших миров разошлись, эти создания оказались без своего творца и, не чувствуя его светлой воли, постепенно одичали и поглупели. Они стали очень жестоки и алчны, нападали на невинных, и получили свое нынешнее имя – птицы Рух. Тогда могучий чародей Мерль-эль-Элин из королевского рода фэйри дал птицам волшебное зелье, которое он добыл в другом, еще более удивительном месте. Жители того мира отличаются от нас – они состоят из живого металла, и называют вещество своей плоти сентио металлико. Мерль-эль-Элин думал, что чудесные свойства живого металла помогут птицам вновь обрести разум, но, увы, этого не произошло. Зелье смешалось с кровью птиц, и они стали почти неуязвимы. Даже их перья стали отличаться от обычных и приобрели совершенно новые свойства. Поэтому чародей и перенес остров, на котором они гнездились, в недоступные дали. А еще птицы стали бессмертными, и поэтому я все равно связан клятвой.
– Ты знаешь, я даже рад это слышать, – ответил Аладдин и откусил кусочек батата, политого ароматным маслом. Действительно, необычно, но очень вкусно. Блаженное облегчение вдруг охватило халифа: он действительно пытался выполнить желание, а раз джинн открыто признается в своем бессилии, то что же тогда спрашивать с человека? – Тогда я отдам публичный приказ верным людям, чтобы они отправлялись в путешествие, а тайно прикажу им еще кое-что. Они поболтаются по миру с годик, а потом привезут моей жене кусок зажаренного страуса. Да, это будет обман, но обман во благо.
– А ты не думал, что то, что знает один, узнает и другой, а потом узнают и все? Этот обман рано или поздно раскроется, и выйдет так, что ты опозоришь себя, представ лжецом. То, что простительно торгашу-обманщику, не прощается тому, кого считают лучшим из лучших правителей.
– Но что же делать?
– Мне нужно подумать. Сейчас твоя жена попросила мясо птицы Рух, а если потом ей взбредет в голову достать Луну с неба или камень с именами Аллаха. Что ты будешь делать тогда?
– Так что же мне – побить ее?! Хотя это не поможет – помню, у матушки была блудливая рабыня. Сколько ни колотили ее, она могла присмиреть лишь на время, а потом все начиналось сызнова.
– Ох, люди. Вы все, даже становясь зрелыми, остаетесь детьми. Надо сделать так, чтобы она воочию убедилась в том, что желания нужно высказывать разумно.
– А как? – спросил Аладдин, снова чувствуя себя мальчишкой перед учителем в медресе.
– Мне нужно подумать, – повторил джинн. – Если даже я доставлю вас на птичий остров – и обязательно с женой! – сам я напрямую сразиться с птицами не смогу. Значит, надо найти того, кто бы мог это сделать…
– Этот кто-то должен быть высотой с минарет на рыночной площади!
– Хм… Высотой с минарет… Миров множество, и не счесть в них удивительных существ. Побудь здесь и не беспокойся за слуг и жену – я остановлю время. А чтобы тебе не было скучно, послушай пение сирен, – и джинн поднял руку, чтобы сотворить заклинание.
– Ты что?! Сирены же смертельно опасны для людей!
– Ни для кого они не опасны. Это все домыслы недалеких людишек, – с досадой сказал джинн. – Да, их пение успокаивает и вызывает сон. Но невежды плыли к их островам сами, чтобы поймать и потом продать подороже, забывали о своем разуме, и, заслушавшись, налетали на рифы. А всего-то и было достаточно заткнуть воском уши или закрыть клетку, если сирена была в ней, плотной тканью. В темноте они не поют, – и махнул-таки рукой.
В воздухе раздался шелест невидимых крыльев, ветка чинары прогнулась под тяжестью опустившейся на нее волшебной певуньи. Сирена проступала из невидимости постепенно: сначала обрисовался красный клюв, потом изящная головка с голубоватым хохолком, затем шея, грудка, тело и длинный, почти павлиний хвост. Оперение у нее было насыщенного лазурного цвета.
Переступив на ветке лапками, чудо-птица посмотрела на Аладдина с мелодичным курлыканьем, расправила синие крылья и поклонилась. Голова халифа будто сама собой кивнула в ответ.
– Знакомься, это Фелис, – ласково сказал джинн и пригласил яркие перышки. – Она любит петь о радости, поэтому и я позвал ее. Пока меня не будет, ты не заскучаешь, и мрачные раздумья обойдут тебя стороной. Я скоро вернусь.
– Постой, постой! Я все же спрошу тебя еще раз, хоть это и как-то неловко… Почему все же ты мне помогаешь, хотя теперь не должен? Мне иногда кажется, что ты говоришь со мной, как мог бы говорить отец…
– Аладдин, – серьезно произнес аль-Руджинн. – Ты нравишься мне. Из многих людей, с которыми я сталкивался и которым служил раньше, ты единственный не стал использовать мое могущество на свои прихоти. Вместо того, чтобы купаться в золоте, требуя больше и больше, ты приказал провести в Багдад чистую воду, чтобы жители не страдали от жажды даже в самые засушливые годы. Я сделал для твоих подданных систему каналов, откуда и горожане, и феллахи пьют и поливают свои поля. Вместо того, чтобы запугивать свой народ, ты приказал открыть школы для мальчиков и девочек, и скоро в городе не останется ни одного неграмотного. Ты распорядился частично опустошить казну, чтобы накормить голодных. Ты заменил неправедных судей на честных людей, которые следуют законам Всевышнего. По твоему желанию город избавлен от нечистот, что служили рассадников болезней, и любой из твоих подданных может при недомогании обратиться к врачам, и ему помогут, не вытрясая из его карманов последнего медяка, потому что за каждого излеченного больного платит твоя казна. Мне приятно, что золото, которое я тебе приношу, идет на благородные цели. Ты знаешь, что чужестранцы изумляются, видя, как процветают твои владения – в них больше нет нищих и попрошаек, нет бродяг и разбойников, а есть благоденствие и порядок… И мне хотелось бы, чтобы так продолжалось как можно дольше. Вот и весь, пусть и не полный, ответ.
– Я бы тоже хотел, чтобы все хорошее продолжалось как можно дольше. Но ты не можешь сделать меня бессмертным, – улыбнулся халиф.
– Не могу. Но бессмертие – не дар. Это тяжелая ноша. И она не по плечу человеку. А теперь жди. Я скоро, – повторил джинн и исчез.
А сирена запела. Если бы у Аладдина спросили, на что было похоже ее пение, то он затруднился бы с точным ответом. Но одно было очевидно – звуки, которые издавала синяя птица, были прекрасны. Они одновременно походили и на пение соловья, и на веяние ласкового ветерка, и на шепот любящей матери, прижимающей к груди своего младенца. Они несли в душу тихую радость, и все казалось таким чистым, таким юным и лишенным даже не самого зла – но самой его отдаленной черной тени.
Халиф оперся на подушки, слушая Фелис, и сам не заметил, как заснул.
************
… Аладдин шел в покои жены твердым шагом. Слуги и служанки почтительно склонялись перед ним, будто бы сами собой распахивались узорчатые двери, охранявшие покой возлюбленной повелителя. Будур сидела перед окном, любуясь закатными лучами, что обливали золотом купола дворцовой мечети.
Рука халифа откинула последний занавес. Женщина обернулась и увидела на пороге бледного и решительного мужа.
– Я выполню твое желание, – спокойно сказал Аладдин. – Но мы отправимся на волшебный остров вместе, и ты сама покажешь, какого птенца нужно принести тебе в жертву.
*************
Реальность Кибертрона
– Ну, давай, заказывай обещанный энджекс. Сам же обещал выпивку, если я тебе все расскажу, – Джазз без комплексов плюхнулся рядом с Би на скамью и хитро покосился на сидевшего напротив Тандеркрэкера. – Да не смотри, не смотри на меня так, гордый сикер! Не пристаю я к твоему драгоценному кристаллику. Видишь обе руки? Я его даже не трогаю. Просто у тебя крылья шире, рядом сидеть неудобно.
– А другой стул ты взять не мог?
– А зачем таскать мебель попусту? Я, может, с Би посидеть хочу: давно не виделись, соскучился, все дела.
– Вы каждый день видитесь по работе. Вчера, например, целый день виделись.
– Ну и виделись. И еще сейчас увиделись. Да чего ты напрягаешься, крылышко? С этим стулом еще пристал. Мне и здесь хорошо.
– Би, это глупая затея, – сказал Тандер, решив не реагировать на слова Джазза. Будет он еще раздражаться при виде смазливых наполированных гонщиков! Много чести! – Что он может сказать такого суперсекретного? Не видишь – он просто хочет выпить на халяву.
– Халяву я тоже люблю, – не смутился Джазз. – Но сейчас все по-честному. Би спросил, не знаю ли я, почему воет киса. Я сказал, что предполагаю с большой долей уверенности. Он сказал, что если я поделюсь инфой, он угостит меня выпивкой. Ну, и где выпивка?
– А где инфа?
– Ну, ты зануда! А пару кубов сначала никак?
– Хватит, Джазз! Сейчас официант все доставит, – успокаивающе постучал ладонью по столешнице Бамблби. – А ты-то что, Тандер? Он же просто зубоскалит, Джазза нашего не знаешь, что ли? Чем больше ты станешь ершиться, тем интереснее ему будет тебя доводить.
– Да ревнует он тебя ко мне, ха! Он тебя к каждой покрышке ревнует! Но он же гордый летун, он будет принимать высокомерный вид, когда надо вести себя попроще.
– Кто ревнует? Я?! Ты забываешься, землегрыз! Не выдавай желаемое за действительное. У нас с Би доверительные отношения, и у меня нет повода для ревности.
– Я-то, может, и землегрыз, зато ветром на высоте проц не выдуло!
– Хватит! Что за ругань вы устроили на пустом месте?
– Би, да он же первый наехал! Я-то что?
– Би, пойдем отсюда! Нечего терять время со всякими…
– Да перестаньте же! Тандер, прошу тебя. Пожалуйста. Джазз, вот тебе энергон, пей его и рассказывай.
– Ну ладно, – сказал диверсант и надкусил уголок куба, чтобы вставить туда соломинку – теперь времена мирные, необходимости заглатывать топливо второпях нет. Можно и потянуть удовольствие. – Значит, слушай сюда. Переехали мы все в новое здание две недели назад, так? Так. Сначала все было тихо. Мы с Оптимусом живем пониже, как землегрызы (тут сикеру досталась очередная ехидная улыбочка), а вы, гордые птицы неба, наверху. Ваша кварта ближе к лифту, а лидерские апартаменты Мегатрона в самом конце. Больше никого на этаже нет. Могучий наш с переездом задержался, потому как хотел порадовать своего зама – и бондмэйта по совместительству – хорошей и широкой платформой. Такой, чтобы не сломалась – гы-гы-гы! – в моменты страсти и не была бы тесной для его габаритов и для гордых размеров его не менее гордого заместителя. Заказ шел неделю, и теперь у нас в здании есть уникальное и монументальное лежбище! Императорское, ха-ха-ха!
– Что ты несешь?! Лорд скромен в своих желаниях! И ты вообще умеешь говорить по делу?!
– Я по делу и говорю. Чтобы было ясно все с самого начала. Лорд, может, и скромен, зато твой самый красивый в мире ведущий скромностью не отличается. И что из этого следует?!
– Ну?
– О, какое у тебя шикарное «ну»! А подбородок еще выше задрать можешь? Ладно-ладно, Би, я не буду доставать твою Искорку… Так вот, это значит, что Мегатрон к Старскриму очень привязан – и может быть, даже его любит, насколько он вообще способен кого-то любить. И то, что он хочет сделать свою кварту максимально удобной для зама, это очевидно. А еще туда доставили новое полировочное оборудование… У нас с Оптимусом такого нет.
– О, Праймас! А влажные салфетки в чужом доме ты пересчитать не забыл?!
– Тандер! Пожалуйста, не заводись.
– Я не завожусь. Но тонуть в море подробностей о чужих вещах не намерен.
– Лады, лады, крылышко. Подробностей про вещи больше не будет. В общем, Рэведж стал выть сразу же, как Мегатрон и Скрим перебрались к нам. Причем орать он начинает не сразу, а ближе к середине ночи, когда все нормальные мехи сконнектились и спят. Напомню, Рэведж – эмпат. И еще у него стоят гипно-ментальные программы, то есть он может улавливать и «высасывать» чужие эмоции. Приоритетно негативные. Не мысли. Эмоции только. Его Саунд специально Лорду вашему подсунул. Непосильный груз ответственности, все такое. Чтобы как только на Могучего нахлынет тоска – нет, гордый сикер, я не смеюсь, хотя, глядя на твое лицо, очень хочется! – ну, или депра какая, пострелять захочется в мирных мехов по старой гладиаторской памяти, тут сразу – оп! – рядышком Рэведж со своим волшебным успокаивающим воздействием. Усекли?
– Не особенно.
– Да что тут думать? Раз Рэведж воет, значит, он ловит эмоции Мегатрона, и они ему, как эмпату, очень не нравятся. Короче говоря, он воет потому, что Лорду хреново. Причем как-то регулярно хреново – как раз именно в середине ночи, когда он должен перезаряжаться со Скримом в обнимку.
– И что?
– Да ничего. Просто Скрим ваш ночевать-то идет вместе с ним, а потом сбегает.
– В каком смысле?
– В прямом. Тихо так, тихо. Не вылетает из окна с шумом и грохотом, а аккуратненько спускается на антигравах по лесенке и валит куда-то в ночную тьму. Я сам видел. А потом через некоторое время начинает выть Рэведж.
– Это всего лишь значит, что Старскрим не хочет всех будить.
– Кто не хочет? Скример? Ага! Да ему поболту на всех. Единственный, кого он не хочет будить, – это Мегатрон. Лорд обладает большей мощностью и более крупным альтмодом, поэтому и времени на то, чтобы выйти из ребута, ему требуется больше. А пока он очнется, птичка – тю-тю! – и улетела.
– Что ж у них – проблемы в коннекте? – удивился Би. – Я, конечно, не такой ас разведки и интима, как ты, но на меха, страдающего от невозможности сбросить напряжение, ни один, ни другой не похож.
– Там с коннектом все в порядке, думаю, – ухмыльнулся Джазз. – Скрим фонит так, что хоть датчики блокируй. И рожа у него бывает такая… довольная вполне, но слегка испуганная почему-то. Будто он хочет сделать что-то недозволенное. Или делает уже. Как у тебя была в спаркстве, Биха, когда ты шкодить собирался. А потом происходит самое интересное: наш таинственный зам возвращается под утро и опять-таки тайком прокрадывается в кварту. К этому времени, наверное, бедный одинокий брошенный Мегатрон настрадается, а так как он могуч во всем, то неудивительно, что у кисы от его эмоций сносит крышу. К тому же ваш лидер тоже гордый. Он, скорее всего, не пытает Скрима тупыми вопросами типа «Где ты был, неверный?» – иначе от ответного визга коммандера проснулись бы все. А пушкой тут делу не поможешь – уж за многие ворны даже до Лорда доходят кое-какие здравые выводы. Поэтому он мучается молча и делает вид, что нифига не заметил. Так, заряжался себе всю ночь напролет и никаких проблем. И летучка тоже молчит.
Тут Джазз немного помолчал, а потом выдал:
– Слушайте, а может, у Скрима ностальгия по старому, и он Лорда по прошлой памяти убить собирается? Сколько он на него покушений готовил! А чего? Куда это он сматывается каждый раз?
– Какая чушь!
– Тандер!
– Би! Ну что ты слушаешь этот бред?!
– Да почему сразу бред? Что, по-твоему, это нормально, когда рядом с нашей квартой творятся непонятные дела? А мы должны делать вид, что все в порядке, когда котяра этот спать не дает и Скрим куда-то исчезает каждый раз? Он твой ведущий вообще-то!
– Но лезть в чужие дела – и заметь, личные! – некрасиво!
– Я знаю, что некрасиво! А вдруг там и правда нужна помощь?!
– Помощь кому? Мегатрону? И ты, Искорка, подойдешь к Лорду и скажешь: ой, извините, господин Протектор, но я думаю, что у вас что-то не в порядке и хочу вам помочь? И как это будет выглядеть, ты не думал?
– Ну, Тандер! Я же не это имел в виду.
– Это или не это, но лезть туда мы не будем. Ясно, Би? Ради нашего же блага. Сам посуди: что Лорд, что Скример в рабочее время вполне адекватные и отдохнувшие. Работают как надо. Никаких проблем, никаких конфликтов. А что у них там между собой происходит ночью – это их дело. Их, понимаешь? Как бы ты отнесся к тому, что в твою личную жизнь вмешиваются посторонние?
Джазз с интересом наблюдал за перепалкой партнеров, подперев подбородок ладонью.
– Знаете что, сладкая парочка, – вдруг сказал он. – Мне тоже стало интересно, куда и зачем исчезает Скрим. И я попробую это выяснить. Подожди, – остановил он попытавшегося возразить Тандеркрэкера. – Я сейчас говорю предельно серьезно. Если выяснится, что это что-то личное, то я не расскажу об этом даже вам – Би знает, я умею хранить тайны. А если нет… То предупрежден – значит, вооружен, верно?